Эссе о галстуке
Иудина удавка
Hа шейке старовера вы никогда не увидите галстука. Не считая такого, старообрядки различаются от прихожанок главенствующей Церкви тем, что их платки заколоты под подбородком булавкой, а не завязаны узлом. Ежели вы заинтересуетесь предпосылкой такового расположения дел и спросите самих старообрядцев, они нехотя, через зубы бросят коротко неясную фразу: «Иудина удавка».
Галстук пришел в Россию с Запада, и ревнители древлего благочестия лицезрели в нем знак нерусской, богоотступнической, еретической моды той доли света, куда упал сатана. Потому, кто перемещает галстук либо бант, равняется к богопредателю и пособнику в богоубийстве — Иуде Искариотскому, макету всех еретиков. Обычай начинать платки — также западная, европейская традиция. Поэтому, и разъяснение похожее.
Русские модернисты XVIII века, глумясь над «дикарскими» характерами староверов, поступали цивилизовано и в приказном распорядке принуждали стоиков «брынской веры» перемещать шутовские наряды — желтоватые безрукавки, высочайшие клееные воротники и т. д. На сакральную чопорность к элементам наряда у старообрядцев «просвещенные» власти отвечали анти-маскарадом, тоталитарной меркантильной идиотизацией более внимательных к символизму слоев российского народонаселения. Что же они желали опосля больших стоячих клееных воротников, гарей, насильных новообрядческих причастий, выжигания скитов и пустыней?Чтоб их пощадили в 1917-м?С их германскими королями и конформистскими чиновничьими приходами?Имманентная верность летописи.
Однако лишь ли реакция на Запад, практиковавший «гуманитарные бомбардировки» и «цивилизаторский террор» задолго по изобретения бомб и слова «цивилизация»? Вспомним, желая бы 4-ый крестовый поход супротив Константинополя. Вспомним опоганивание православных святынь, святотатственные ритуалы в Непорочный Софии, еще наиболее кощунственные и адские, ежели дерзкое и одномерное перевоплощение старого православного Храма в мечеть незатейливыми турками. Не перемещать галстук следует даже из общей неприязни к Западу. «Иудина удавка» — и все здесь. Перст судьбы, указательный символ «на пути к заслуженной осине».
Секретная метафизика галстука, но, труднее и многомернее.
Брэммель, букет фиалок
Единожды Большой денди всех пор и народов британец Брэммель появился на комильфотный раут без галстука, нацепив на ворот букет фиалок. На фоне сверхвнимательного дела британского благородного сообщества к олимпийскому художеству завязывания галстуков, — которое было настоящим ars regia той эры, — это был шок. Шок для британской аристократии, загипнотизированной дэндистским занятием, возведенным в гипер-культ не без роли самого Брэммеля. Дэнди завлекли упадочнический свет к всепоглощающей магии подробностей(непосредственно — узлов шейных платков), и позже с ноншалантной прохладой Шивы, красно-коричневого, — повелитель дэнди порушил обычливый дворец личных ироничных вивисекторских махинаций. Tel demiurge.
Художество узлов на шейных платках… Лишь ли шутка утонченного нарциссического эгоцентрика над нарождающимся цифровым материализмом британской буржуазии?Лишь ли крайняя трагическая мина невозвратимо ушедшего Средневековья?Лишь ли арьергард феодального пренебрежения к утилитаризму масс ?
Художество начинать узлы было художеством сакральным. Понятно, что у старых инков была письменность, основанная на узлах. Символизм узла — один из древнейших в Традиции. Почти все компаньонские цеховые братства спрашивали собственных конкретно сообразно особенному методике завязывания узлов. Любой узел — обозначал необыкновенную ступень посвящения, необыкновенную инициатическую информацию. Таковой же символизм сохранялся в масонских ателье.
Этак английские дэнди, как оказалось, почерпнули идею «искусства завязывания галстуков» в магических пластах — попытайтесь в Великобритании XVIII — XIX веков иметь к высокому социуму и не существовать масонами! И что ещё увлекательнее: попытайтесь вообщем выдумать что бы то ни было — в какой-никакой бы то ни было сфере — о чем не знали бы античные традиции, что не хранилось бы в сокровищнице устарелых архетипов…
Дэнди были сокрытыми, отчаявшимися преподавателями заканчивающегося мира… Трагичными знаками европейской осени. . . От испытательской лупы доктора Фауста остался изысканный монокль, от инициатических перчаток профессионалы — белая два пораженного сплином женственного гипер-индивидуалиста. Не был ли сам этот дэндистский индивидуализм — вечерним, закатным бликом густо позабытого учения о «высшем я» ?
Однако крайний дэндистский батальон и его бесподобный «фюрер» не могли не увидеть, как утонченная известие о большом символизме узлов, преобразовывающая практика волшебного нарциссизма, маньеристский герметизм феноминальных подробностей в трудных ансамблях вольной воли благородного модника — как все это алчно пожирается, полуусваиваясь новеньким сословием, имитирующим фасцинативный эталон, чтоб немедля, несомненно и жестко подделать оглавление.
И высшее «я» катастрофического одинокого дэнди в толкотне присваивалось тыщами парвеню, топтавшими скупыми мосластыми пятками прощальное обращение затонувшего решетка прошлого…
И тогда Брэммель отважился на это… Разрешено доставить себе невыносимую ночь. Неповторимые орхидеи в шикарной практически женской спальне с обилием зеркал душат и назло обыкновенному навевают черные фантазии… Простой дымок опия порождает подземные картины шевелящегося Аида, в каком месте раскиданные золотые заколки, возрождая, складываются в наизловещие фигуры ускользающего значения, чтоб опять распасться на неотчетливые островки… Холеные, изнеженные пальцы короля один за иным перебирают шелковые, батистовые полосы, в каком месте любой стяжок и отрывок узора так кропотливо просчитаны, что созерцание их вызывает беспокойное чувство безусловной согласии, но… но… Любой раз сердитая узкая стиль отбрасывает их одну за иной. «Не то, не то, не то…» И когда над Темзой поднимается броский день во фраке сухого тумана, когда жизнь Лондона проламывается печальным криком очнувшегося вульгуса — небольшой, неказистый букет алхимических фиалок — violette, ouevre au noir — останавливает, каптивирует взор человека, пережившего в эти часы такое…
Это была революция, равнопорядковая «окончательному решению». Гордиев узел. Без галстука.
Брэммель сдирает «Иудину удавку». Избавление?Как бы не этак. Служба в черном. Шаг сообразно ту сторону. Дэндизм погибает. Это лёгкий двойник, отделившись от удавленного мертвеца, чувствует 1-ое послабление, которое вот-вот сменится суровыми видениями новейшей географии ада.
Букет фиалок.
Препоясан мощью волчатник небесный
Вы нередко глядите на звездное небо?Я размышляю, что непрерывно, не отрываясь. Я размышляю, что вы элементарно ничто иного и не делаете. И означает, вы задумываетесь опять и опять, в какой-никакой уже раз, о непонятной фигуре небесного охотника, о беспокойной магии очертаний плеяды Орион. Один индусский брамин также не мог отколоться от данной картины, верно полагая, что это — кратчайший путь к мудрости. Его звали Бал Ганандхар Тилак. Он недолюбливал британцев (как любой благородный человек), однако в различие от коллеги Ганди считал, что данных «цивилизаторов» нужно отгонять с земель священного Индустана шрапнелью и ядом, кинжалом и удавкой, а не элементарно мирными голодовками и сидящим протестом. Он еще вытерпеть не мог фальшивки теософов и коллаборационистов из Арья-самадж и Брахма-самадж. Как брамин, он не мог брать в руки орудия, — «ахимса», «непротивление» жреца u#ber alles, — однако другим-то разрешено было отдать верный комитет, проконсультировавшись с дхармой. Светло, что такового индусского друга могли обожать лишь Рене Генон правда Герман Вирт. Четко антинатовской платформы придерживался грамотей. (Кстати, партия «Джайнати бхарти», которая в нынешней Индии — общественно-политический фаворит, воспитана на идеях Тилака; жаль, что наши фавориты воспитаны не на Геноне, Вирте и К. Леонтьеве). Итак, Бал Ганандхар Тилак глядел на плеяда Орион и написал книжку с таковым же заглавием.
На санскрите это плеяда наречено «головой антилопы»(мрига-ширша)и символизирует первочеловека Праджапати, которого в истоке пор(вроде сообразно ошибке)боги принесли в жертву (этак как обетованный козел задерживался), а позже решили вернуть все, как было, и шмальнуть помилования. Все отыскали, а башка потерялась. Довелось приладить Праджапати — tel Acteon, о нем и его алхимическом изображении гляди в иллюстрации к Tabula Smaragdina — голову антилопы. Я размышляю, найти его голову — наша задачка, как и секретное словечко мудрецов Татарии, parole delaisse2e, утраченную чашу, истинное начертание четвертой черты буквицы «шин», верное прочитывание свещенного имени, страну с сохраненной непорченой иерархией и водой молочного цвета и почти все другое… Наша, лишь наша, и ничья более.
Однако мы отклонились от темы…
Тилак строчит, что, «хотя сейчас брахманы носят нить с 3-мя узелками на шейке, раньше они носили её на поясе в символ 3-х звезд, какие препоясывают поясница небесного охотника Ориона, похитителя Авроры». В примордиальные доведические эпохи индоарийской общности, когда наши жили в арктических областях, — «Arctic home in Vedas» (кто создатель?), — все носили в память о Праджапати пояс с 3-мя узлами на бедрах. Это — 3 звезды большого плеяды, сообразно которому понимающий просто выяснит, когда наступает мир и когда он кончится.
Пояс с узлами. Художество начинать пояс. Вот к чему мы пришли. Как оказалось меж петлей на шейке — сакральная нить брахмана — и поясом есть ровная ассоциация и определенная логическая последовательность. Сначала был пояс. И только позже — петля на шейке.
Пояс как символ индоарийской общности. У зароастрийцев по сих времен имеется церемониальный вещество — священный пояс, «кусти». Он, ИСТИНА, перевязан 4-мя узлами. Его присутствие различает добропорядочного человека от выродка. 4-ый узел — тот, который развязывается и завязывается, а этак — 3. Пояс Ориона. У зароастрийцев существование четко дуально — дробь принадлежит Ормузду-свету, дробь — Ахриману, не-свету. Больше пояса — дробь Ормузда, человек. Ниже — дробь Ахримана, Untermensch.
Отседова, кстати, сакральная поза сидения с поджатыми ногами. В таком расположении видна вертикальная верхняя дробь — порция Ормузда. А ахриманово имущество — горизонтально и распластано, минимализировано. Пуруша — паралитик вечности, не движется, без ног. То, что без ног — почетно. Реальный владыка, реальный человек не обязан перемещаться без помощи других — для что же тогда рабы и паланкины? Недостает, естественно, не в следствии рабов, однако время течет мимо него, он стоит в центре вещей и элементарно крутит колесо. Посиживает в центре вещей.
Староверы не лишь никогда не носят галстук, однако считают бессовестным и непозволительным показаться на людях без пояса, подхватывающего выпущенную на брюки рубашку. Поясу — правда, галстуку — недостает. Староверы веруют совершенно по-старому, этак же, как веровали индоевропейские предки доведического периода, покуда не поменяли от тропической жары длинноватую евразийскую рубашку с нордическим поясом на замещающую её нить, кругом шейки.
Без пояса-помочи («Живый в поддержке Вышняго в крови Господа небесного водворится…») недостает разделения на свет и тьму, на вершина и низ, на рай и преисподняя. Новейший пояс дается в крещении христианину совместно с кухолью непорочной.
Ацефалы лезут на Север
Пояс разделяет тело на две доли. Узлы — стихии, базы мироздания в его плотском варианте. 3 звезды небесного охотника. Верхняя дробь — та, что принадлежит свету — подключает сердечко и голову. При этом сердечко — в первую очередность. На образце мифа Праджапати следовательно, что с башкой разрешено поступить сообразно происшествиям. Жорж Батай придерживался такого же представления. Основное — было бы сердечко. Это солнце и разум, вслед за тем свет, пусть сокрытый, хороненный, заключенный и сцепленный кольцом мокроватого сырого ящера. Он охраняет драгоценность, покуда мы не выпотрошим его чешуйчатую скорлупу и не вырвем нить жизни у чудовища, мы не усвоим языка птиц — языка верхней пятидесяти процентов тела. Языка такого, кто пожизненно не говоря ни слова посиживает в центре вещей и глядит через прочно сомкнутые веки в свой омфалос.
Что будет с башкой?Не принципиально. Святые, — к образцу, непорочный Егорий, фаворит дракона, — тихо обходились и без нее. Реальный человек с башкой может обходиться достаточно вольно — это только зеркало сердца, нередко искривленное либо поколотое.
Иное дело — галстук. Тут к нижней доли отступает не лишь генитально-ходильные принадлежности, однако и грудная клеточка с кардинальным узлом. И путь к ней перекрыт замком частей. На поверхности остается одна башка. Зеркало, которому нечего показывать, не считая закопанного в трясину ахримановских топких мест змеиного шевеления. Реальная Иудина аксессуар. Иуда также считал башкой, досчитал по 30, осталось ещё 3, однако он сорвался и бегом к осине. «Правда станет двор их пуст…»
Столица стоит вслед за тем, в каком месте вельможе Кучке усекли голову. Потому сороки не летают в Москву. Как-то давно они кинули Кучку, сообщив, в каком месте он спрятался, и изгнаны за 101 километр. Язычок 40 — язычок птиц. Опять наша ассоциация.
Лобное пространство. Красноватая площадь. Багряная кровь растворит сгустки полночи.
Под знаменем Ориона…
Новенькая Заря…
Древняя Вера…
Предыдущие статьи и новости:
[Назад] [Заглавная]
..