Погибели гулкая песнь
Чрез плечо доктора я заглянул в его тетрадку. Вслед за тем были имена помирающих и его сухие комменты. У кого-либо сведения пульса, у кого-либо сведения кала. Против одной фамилии было написано"неадекватен".
"Неадекватен" был мне в особенности недалёк. Перед тканью небытия полностью разрешено начинать неадекватным. Мертвое тело неадекватен жизни, и кто шагнул за черту, покуда ещё не испустив запах, элементарно забежал вперед.
Я размышляю, что сам я как-то издавна поторопился забежать вперед.
Чингизхана ребенком стращали собаки. Гумилев намекал, что Чингизхан был с отклонениями - для татарского мальчугана страшиться всесущих собак было постыдно.
Он родился от ясного духа, пробившегося через дымник юрты, и смотря на собак он упоминал, вероятно, щетинистую шкуру смуглой мамы Алан-гоа, в первый раз замеченную папой. Я подозреваю, что скудных"бдительных ангелов" к"дочерям человечьим" влекло что-то другое, ежели их краса. . .
Забегая вперед - мы забегаем обратно.
Страдалец Аввакум в малолетстве увидел мертвую корову. С этого момента его судьбина была предназначена. У меня имеется назойливые идеи об окраске данной замеченной им случайно издохшей скотины. Однако я о их умолчу.
Вызнал, что имеется целая область в медицине, которая занимается состояниями, конкретно предшествующими уходу. Это"терминальная" врачебная наука либо"паллиативная врачебная наука". Чрезвычайно странноватая сфера, в каком месте мы ускользаем от одержимости остальных докторских зон - отремонтировать человеко-механизм во что бы то ни стало. Либо проимитировать сообразно наименьшей мерке процесс. Терминальная врачебная наука не вылечивает. В ней имеется кое-что философское. Я издавна не лицезрел таковых увлекательных взоров как у пациентов и служащих Хосписа. В центре их интереса - конкретно то, что обязано существовать в центре нашего всеобщего интереса. Они обслуживают"уход","переход","терминус","границу". Снаружи - это очевидный гуманитаризм, внутренне люди влекутся секретной погибели, как она раскрывает себя полнее только - в момент раскрытия собственного бутона в неминуемо ускользающем человечном теле.
Агония может существовать осмотрена как независимый цикл, как единичный и самозаконченный мир. Мы знаем о циклах жизни бабочки и подозреваем, что в эти сроки она живет совершенную драматическую судьбу - подъема, любви, кормления, иссыхания и рассеяния. Мотылек и агония. Греки именовали душу"бабочкой" --"psyche". Мы именуем душу --"дыханием", имея в виду крайний вздох.
Крайний либо не крайний ?
Терминальная врачебная наука буквально знает, что воротила, а что недостает. В свещенный мгновение все становится, палата замирает и невидимый свет сыпется на всех присутствующих из ниоткуда. Мы призваны границей, лишь облегчите наши нестерпимые идеи прохладным лунным прикосновением равнодушного интереса.
В Хосписе я в первый раз столкнулся с той фигурой, которая фасцинировала меня со пор мутной молодости. 20 лет обратно мы решили прочесть"Глава Монте-Кристо" и узнать, кто был вслед за тем основным богатырем. То, что не Эдмон Дантес было всем разумеется, этак как ничего не может существовать таковым очевидным, каким желает глядеться. Это - стартовая точка зрения неадекватности.
Было некоторое количество версий. 1-ая, что основным богатырем является граф Шато-Рено. Он возникал некоторое количество раз в конце книжки и произносил человечеконенавистнические, ультра-аристократические ницшеанско-эволаистские речи. Мы сначала решили, что все прочее - только деверсионистское прикрывание -"кувертюр" -- данной"полит-некорректной" речи, которую Дюма решил ввести в алчное по шифров и конспирологических модулей рассудок французских читаталей.
2-ая версия состояла в том, что основным богатырем является негативный персонаж - банкир Данглар. Знаком на его избранность мы посчитали сцену, в которой он, утратив все под действием прямолинейной и потому малопривлекательной ригидной полосы мстительного и совсем нехристианского Дантеса, стоит на сберегаю ручья на четвереньках и проматывает башкой. Его толстая, красноватая и печальная башка на фоне малеханьких равнодушных сероватых волн о многом рассказала. В ней был знак на основное. То, что вышло с его прической, имело герметический значение. . .
Однако эти варианты довелось бросить, когда повествование дошло по новейшей фигуры. Это был"доктор мертвых". Его вызвали(до подкупив)для лжеосвидетельствования мертвеца.
Дюма был расшифрован. "Граф Монте-Кристо" -- повествование о погибели и о её диагностике. "Врач мертвых" -- ключ. Роман приурочен к дилемме перехода и квалифицированной экспертизы, в каком месте этот переход совершен, а в каком месте покуда ещё недостает. Дальше: переход откуда куда?Этак ли мы убеждены, что мир, в каком месте находимся, это жизнь, а в каком месте станем располагаться - как павшая Аввакумовская скотина - это погибель ?
Лишь"доктор мертвых" знает четкие пропорции, однако и его - эту величавую, трагичную старую в самом непродолжительном времени фигуру - разрешено подкупить. . .
"Врач мертвых" мягок, произносит тихим гласом, никогда не обманывает. Обманывают все, лишь не он. Ему не для чего обманывать. Он лишь констатирует факт:"граница пройдена". Он становит странноватый диагноз:"вот свет" --"вот мгла". Он -- теуантепек адекватности меж 2-мя пропастями. Мы тянемся к нему, к данной оси агонии, к этому столпу вздорного и неисправимого успокоения, содрогаясь от щемящего сердечко и животик радостного кошмара.
Погибель нелокализуема сообразно определению, этак как она нескончаемое, в которое обернуто окончательное, это колыбель наша - погибель, прохладная, беспощадная, теплая и с градусами. Это её ладошки мы чувствуем, когда посреди ночи громко криком во сне, пугая севших на подоконник духов. И все же она зацветает на определенном терминальном пространстве, когда начинают голубеть пальцы и ступни, и свежая изморозь поднимается больше и больше -"синим, я обожаю тебя, голубым" перефразируя Лорку -- azul que te quiero azul.
В умирании помещается существование, скачущее в небытие. Это искупительное действие - угасание. Насколько было нечистого, вертящегося в вегетативном сале пульса - действий, перемещений тела, дрожи, уколов, испугов, трепета ярости, расслабленной слюнотекущей неги. . . Насколько глуповатых - ультра-глупых слов - произнесено и замыслено. Казалось бы не выйти от ответа, и без милосердой косы кое-что неизбывно ужасное обязано было бы обязательно статься. Однако прибывает романтичный мгновение, поджигают вечерние лампы - люди как верховодило появляются и погибают к ночи - и личность стерта, все позабыто и прощено, из отвердевшего лишь что дышавшего фрукта вырывается сноп небесных брызг. Как как будто ничто не было. И личико покойного расправляется, плавясь, в совсем другой сосредоточенной мине. Как будто в бездну кинули взор и узрели Такого, кто поистине глядит. Раз: и все переменилось. Изменились ролями, рокировка.
Мир - это огромное место умирания. Это большая приемная в решающем кабинете, в каком месте стол, стулья и работает радио, а стенки чуть-чуть потрескались и иссохли. Все, что имеется на этом свете - сотворено на том.
Погибель - конструктор жизни. Мы зрим сооружение, однако не зрим конструктора. Чертеж в достоверных руках конторщиков -- медиков"паллиативной медицины".
Все к чему мы дотрагиваемся, пронизано тканью погибели. Паскаль, отпрыгивавший от бездн, лицезрел в этом нехорошую базу. На самом деле, все тоньше. Элементарно погибель нужно выучиться обожать, чуять её глас, пристально смотреть как невидимым узором проходит она сообразно колыхающейся массе"пока живого". Существование"терминально". Это не недостаток, не трагедия, не дебош и уж совершенно не навет. Нужно выучиться элементарно и чистосердечно признать за ним(за нами)эту вину. Увлекательнее только, что наступит, когда вердикт станет приведен в выполнение. Так увлекательнее, что и существовать - уже в данный момент, заблаговременно, заранее, нужно обучаться"после вердикта".
К чему бы мы ни прикоснулись, стоит находить"доктора мертвых". Собственный лекарь таковой квалификации имеется у всякой вещи, у всякого ощущения, у всякой ситуации, у всякого народа. Всюду, в каком месте всплывает пятнышко"неадекватности", следует звать такового профессионала. Он скажет вам с точностью кукушки насколько ещё осталось. . . И как идут процессы. . . И станем ли тащить либо пора уезжать. . .
Я слышу всюду трезвон. Я вижу через тела как через витрины. Я испытываю сладковатый аромат Хосписа чрез общественный какафонический слив"о де Калоней", духов и деодорантов.
Погибель смеется, она радостнее, чем вы размышляте. Её настоящий краска - желтоватый, у нее каштановые ногти и крупная вилка в сладком кулачке.
"Ах, гробы мои, гробы,
Мои ясные домы. . . "
Напевают староверы, пообедав.
[Назад] [Заглавная]
..