Последний Рим
В определенной собственной форме «православная имперская онтология» перемещается на Север, передается затерянному в евразийских просторах Столичному Королевству. Тут опосля конца Византии обнаруживаются все элементы настоящего православного имперского решетка, изъятого по времени из-под черных законов действительности, пораженной апостасией. Византия падает и отходит, однако поднимается Новенькая Византия, 3-ий, крайний Рим. Это — новое(и крайнее, «четвертому не быти»)явление «катехона» в его самом православном осмысливании, как прямого наследия «имперского экклесиологического периода». «Тысячелетнее царство» промыслительно продлевается в 3-ем Риме, в каком месте сберегаются все основные догматические пропорции настоящей Веры в сочетании с политической независимостью, симфоническим соотношением меж духовным главенством и светской властью. Столичное Королевство — как выполнение пророчеств об особенной богоизбранности российского народа и российского Сударя, содержавшихся ещё в «Слове о законе и благодати» митрополита Иллариона, и получивших родное формирование в «Повести о белоснежном клобуке» пор новгородского архиепископа св. Геннадия и св. Иосифа Волоцкого, а совсем закреплен ных в учении псковского старика Филофея о «Москве-3-ем Риме»— в совершенной мерке воспринимает на себя эсхатологическую и экклесиологическую цель Византии.
Русь делается Непорочный в самом прямом значении, т. е. владеющей необыкновенной реальностью, которая распространяется и на природу, и на сообщество, и на онтологию, и на антропологию. Богоизбранность российского народа как народа Третьего Рима ложится в базу особенной национально-религиозной антропологии, нигде не проявленной в точных формулах, однако ощущавшейся всеми. Почти все расположения этого учения о «московской онтологии» непрямо держатся в пт Стоглавого храма, закрепившего собственным престижем столичный экклесиологический период Православия.
Принципиально увидеть, что новенькая роль Москвы и Российской Церкви не отменяла смысла Константинопольского патриарха в кристально религиозных вопросцах, однако в деле «эсхатологии» и «имперской онтологии»(а это не могло не задевать и церковных вопросцев)эллинистический патриарх очевидно потерял родное решающее значе ние, оправданное раньше всем весом домострои тельной миссии Византии по уклонения самих греков в Унию и победы агарян(турок).
«Тыща лет» другого экклесиологическо го периода — имперского периода — имела, таковым образом, промыслительное прибавление в двухсотлетнем периоде Непорочный Руси(1453_1656).
Пути же латинства издавна уклонились от Православия и произносить об «имперской онтологии» тут зря.
Катастрофа
Конец столичного периода значит конец милосердого прибавления срока к эсхатологическому тысячелетию. На этот момент приходится российский раскол, значение которого и содержался в страстотерпном свидетельст вовании староверами трагической природы реформ, начиная с Никоновской справы по страшного конца на храме 1666_67 годов, в каком месте официальная храм анафематствовала эсхатологическое преподавание о Москве-3-ем Риме, о домостроительной богоизбранности Столичного Королевства, сравняло пункты Стоглава с прахом, кинуло поруганию российские церковные ритуалы, какие, сообразно понятию российских людей, и были наружным ритуальным выражением святости Руси, её приверженности непорченной, изначальной Вере Христовой. Восточные патриархи, санкционировавшие и вдохновившие такие нововведения, может быть, руководствовались спецификой собственной своей экклесиологической позиции. Раньше связав «имперскую онтологию» только со Вторым Римом и утратив её совместно с военно-политическим крахом Константинополя, греки перенесли собственный свой трагический, уже постимпер ский, посткатехонический эксперимент и на саму Русь, отвергнув даже вероятность такого, что вслед за тем могли в совершенной мерке сохраниться те условия, какие существовали раньше в самой Византии. Отседова и презрительное пренебрежение к русскому ритуалу, который, как сейчас внушительно доказали объективные историки этого вопросца, был полноценным и совсем не искаженным продолжением самой византийской православной традиции, застывшей, но, у нас в тот момент, когда Константинополь пошел на изменническую унию, а позднее пал. Российский ритуал, анафематствованный реформаторами фатального храма 1966_67, был устарелой формой древневизантийского ритуала и ничем другим(это был в базе собственной Студийский утомившись, более известный в Византии, с некими прибавлениями Иерусалимского устава, тогда как в греческой церкви к XVII веку Иерусалимский утомившись вполне вытеснил Студийский). А староверческая убежденность в его преимуществе над новогреческой формой еще была совсем оправдана эсхатологическим учением о «катехоне» и о духовной порче греческой традиции, утратившей родное «хилиастическое» свойство.
Горячая реакция староверов на реформы Никона, вплоть по самых радикальных форм(гари), была обусловлена глубочайшим и натуральным чувством соучастия только российского народа и Российской Церкви конкретно во другом экклесиологическом периоде Православия, пронзительным осознанием онтологических и антропологических последствий отказа от настоящей миссии Руси как «удерживающего». Отседова совсем правосудные ожидания прихода антихриста.
[Назад] [Заглавная]
..