Метафизика власти


Всеобщее согласие самых разнообразных религиозных форм в отношении фигуры царя не случайно. Оно вытекает из общего представления человека Традиции об устройстве мира, о роли в нем человека.

Традиция учит, что человек поставлен в центре земного мира, в центре земных вещей, подобно тому, как Божество присутствует в центре всего бытия. Однако сам факт множественности людей, наблюдение за очевидным неравенством их качеств противоречат этому полярному представлению об избранной миссии человека как вида. Отсюда естественно возникает заключение, что подлинным человеком, «совершенным человеком», человеком в сакральном смысле является далеко не всякий. Более того, так как центр, полюс, по определению, только один, такой человек тоже должен быть одним. Это и есть метафизическая база царской власти, мистического монархизма. Царь соответствует единственному полноценному человеку. Все остальные люди — люди частные, как бы незаконченные. Их царское достоинство потенциально. Для его реализации им необходимо предпринять еще множество усилий, то есть обычные люди в каком-то смысле недолюди, недо-цари. И наоборот, если брать за норму обычного человека, то Царь видится как сверхчеловек, как нечеловек, как нечто неизмеримо большее.

В центре вещей не может стоять толпа. Такая система неотвратимо рухнет, так как хаос проникнет в ее сердцевину. Там, в точке полюса, есть место только для одного, для Единственного. Не важно, хорошо ли правит царь или нет. В Китае, к примеру, лучшим императором считался тот, кто как можно меньше вмешивался в конкретные дела Поднебесной и как можно больше предавался созерцанию, «деянию недеяния». В своем магическом дворце Мин-Тань китайский император передвигался в зависимости от сезона от зимнего крыла в весеннее, из весеннего в летнее и т.д., как солнце. И дела в Государстве шли отлично (народ отъедался, чиновники крали и самодурствовали в меру, мудрецы-даосы пили вино и летали по воздуху, лисы беспрепятственно заходили в гости к крестьянам и т.д. — читай традиционную китайскую литературу).

Царь не просто самый положительный человек, «лучший изо всех», наделенный достоинствами и добродетелями. Царь просто не может и не должен оцениваться в соответствии с обыденной логикой. Его ценность заключается в его судьбоносной функции, в его особом внутреннем бытии, а не в эффективности его государственного менеджмента. Этот менеджмент — дело визирей, советников, воевод, администраторов, канцлеров, чиновников. Сам Царь выполняет сложное бремя власти уже тем, что он есть. И тем, что он — один.

Вес царского одиночества, личного соучастия в судьбе мира, наглядно показан в фигуре «короля Немейского леса», изученной этнографом Фрезером. Одинокий «лесной царь» призван охранять священную поляну день и ночь с мечом в руке. Он не имеет никаких привилегий, он хранит святыню, не представляющую из себя никакой материальной ценности. И это длится до тех пор, пока новый претендент на статус «царя Немейского леса» не сумеет подкрасться к нему незаметно и заколоть мечом. Чтобы стать на его место и так же трагично, обреченно и воистину по-царски нести вахту высшего спасительного одиночества. Siebente Einsamkeit. Фрэнсис Коппола в своем «Apocalypse now» дал современную версию «немейского короля», сумасшедшего полковника Курца, вышедшего из-под контроля системы и организовавшего во вьетнамских джунглях маленькую жестокую монархию — последний оплот мира Традиции в деградировавшей «демократической» современности, изгнавшей дух из реальности вон. Не случайно в фильме Копполы на столе полковника Курца — книга Фрезера «Золотая Ветвь», та самая, где идет речь о «короле Немейского леса».

    [Назад]    [Заглавная]





 


..