Смысл современного либерализма
Tезис Фрэнсиса Фукуямы о наступающем(практически наступившем)«конце истории» теснейшим образом увязывается им самим с пришествием эпохи либерализма. Иной свободный мыслитель и идеолог — Жак Аттали — в чрезвычайно похожих тонах позиционирует «денежный Строй», Ordre d’Argent, который, сообразно его понятию, сейчас совсем сменяет «Церковный Строй»(Ordre de Foi)и «Строй Силы»(Ordre de Force). Мы привыкли — вдогон за Раймоном Ароном, Карлом Поппером, Николаем Бердяевым и Норманом Коном — произносить об «эсхатологической ориентации коммунистических учений». Наиболее такого, обнаружение этого завуалированного эсхатологизма было по поры по времени одним из самых мощных доводов в выгоду «антинаучности», «утопичности», «архаичности»(читай «несбыточности»)коммунистических и даже социалистических концептуальных построений со стороны его критиков. Сейчас мы всюду встречаемся с новеньким явлением — ключевые бойцы с «эсхатологизмом», либерал-демократы, сами выступают в роли проповедников и глашатаев «конца истории». Таковая перемена просит от нас самого пристального интереса и самого сурового изучения.
Показательно, что тот же Фукуяма одалживает тезис о «конце истории» у Фридриха Гегеля, которого Поппер жалует в маловероятный ранг «духовного отца всех видов современного тоталитаризма — как правого, этак и левого». Однако Фукуяма — в следующий раз, вдогон за Марксом либо Джентиле перетолковывая прусского националиста Гегеля — на сей раз использует теорию «конца истории» к той фазе, которая начинается совместно с победой либеральной идеологии и рыночной парадигмы хозяйствования(в её более абсолютизированной англосаксонской форме)над всеми остальными формациями — феодальными, социалистическими, националистическими, религиозными. (Кстати, этот тезис он почерпнул у гегельянца Кожева, который достаточно издавна — однако с отрицательным знаком — увидел будущее выполнение гегельянского тезиса не в Советах, как он задумывался ранее, а в США).
Этак, крайним одним словом человечной летописи провозглашается империализм в его более абсолютной, более образованный стадии.
Данная инновационная стадия капитализма различается от узнаваемых исторически классических его форм. Различие так значительно, что сейчас для его определения принято произносить о новейшей стадии развития сообщества — о постиндустриальном либо информационном сообществе. Такое постиндустриальное сообщество имеется социально-экономическое и социально-политическое представление постмодерна. Правильно и обратное: постмодерн является культурным эквивалентом постиндустриального сообщества, молодого полнее рефлектировать свою суть, родное глубинное различие от предшествующих шагов.
Сумрачные прозрения в суть новейшей стадии развития капитализма, когда Основной капитал совсем подчинит себе все другие силы и полюса общественной летописи, сочиняли завещание крайних мыслителей «новой левой« школы — Делез, Гваттари, Дебор, Бодрийяр. В их трудах крайнего периода(для первых 3-х — в предсмертных трудах)пришествие постиндустриального распорядка рассматривается в очень наизловещих тонах. Однако с тезисом о «конце истории» они, в принципе, согласны. Бодрийяр, ИСТИНА, предпочитает произносить о «постистории», что то же наиболее. Таковым образом, левая и антилиберальная мысль, — желая и с противным, пессимистическим знаком, — в целом согласна с диагнозом оптимистического капиталиста Фукуямы, безупречного «последнего человека»(конкретно ницшеанской концепции «последнего человека» приурочена к крайняя книжка Фукуямы). Однако вслед за тем, в каком месте сами либералы наблюдают выполнение исконных чаяний о «прекрасном новеньком мире планетарного рынка», «новые левые» наблюдают победа капиталистического отчуждения и общественного злобна, «реальной доминации капитала», последующей за эрой его «формальной доминации»(формула из шестого тома «Капитала» Маркса).
Оптимистичность либералов основан на их осмысливании человечной летописи как злобна. Её вхождением было «непрерывное хаотическое принуждение, соблюдение иррациональным импульсам архаичной человечной души, которая непрерывно жаждала спроецировать родное варварское оглавление на общественные действительности, порождая конфликты, борьбы, революции, режимы, непрерывно тяготеющие к тоталитаризму»(см. анализ Фукуямы у Кондилиса, Ноама Чомски и Армина Мелера). Сообразно понятию либералов, «история продолжалась по тех времен, покуда человечий индивид жаждал осуществлять родное личное правило во внеиндивидуальных сферах, порождая принуждение, проблематичность и неравенство». «Мифологическое натяжение личного по мировых масштабов и имеется философская база всех нелиберальных, иерархических, тоталитарных сообществ — как старых(рабовладельческих, феодальных), этак и современных(социализм, фашизм)». И во всех вариантах соц доминация основывалась на экономическом давлении над «естественными законами рынка». Либералы разглядывают пришествие капиталистического распорядка как неконвертируемый шаг бросать от «вечного возвращения», на котором зиждились традиционные сообщества либо их инновационные, завуалированные, снаружи модернизированные дубли. Линейное время появляется совместно с капитализмом и затевает прокладывать собственный главный путь через инерциальные толщи повторяющихся(либо синхронических)представлений.
Двадцатый век был ознаменован борьбой либерализма в его более рафинированном, очищенном облике супротив закамуфлированных реставраций парадигм обычного сообщества, более колоритными из которых были «фашизм» и «коммунизм». Опосля победы над Гитлером крайним бастионом летописи остался русский часть. В русской идеологии также стиль шла о том, что при коммунизме деяния станет преодолена, однако свободный анализ вскрывал за сиим не радикальное и конечное преодоление мифа, однако замаскированный миф в новейшей форме. Падение социалистического лагеря и правило рыночных реформ стало для либералов мессианским знаком. Конкретно тогда и возникает известный контент Фукуямы, который стал социально-политическим манифестом победившего либерализма, либерализма, преодолевшего собственного крайнего и самого сурового врага.
Этот момент — конец 80-х–начало 90-х — является решающей разделительной чертой. Почти все вещи были в первый раз наречены политической элитой Запада своими именами. Мы услышали из уст западных повелителей все те главные слова и пароли, какие сильно реконструировали маргинализированные и демонизированные оценки. «Новейший вселенской порядок», «мировое правительство», «единый мир», «планетарный рынок» и т. д. Ежели раньше либерализм концентрировал свои концептуальные стремления на «разоблачении иррационального мифа, лежащего в базе псевдонаучных построений марксизма и других антикапиталистических учений» и при этом употреблял в большей степени опасный, аналитико-позитивистский способ, то отныне опосля исчезновения оппонента, открылась вероятность самим использовать к утвердительным конструкциям, потрясающе подсказывающим мифологический язычок лишь что поверженного неприятеля.
Другими словами, на рубеже 90-х либерализм, длительное время выступавший быстрее с оценкой и аналитическим разъятием «холистских конструкций» собственных оппонентов, сам стал деятельно применять язычок мифа, супротив которого настолько продолжительно бился.
Показательно, что взрыв энтузиазма к геополитике на Западе приходится как раз на этот момент, а геополитика является как раз той дисциплиной, которая основывается на намеренном сочетании мифологического символизма и научно-критической методологии. Итак, оставшись один на один с самим собой, либерализм обязан был заговорить языком мифа. Каковы главные черты этого мифа?Каковы источники и составные доли либерализма ?
Оконченная эсхатологическая модель либеральной концепции базируется на последующих концептуальных блоках:
— малый гуманизм, индивидуализм как всепригодный ключ для всех(в рамках политкорректности)видов гносеологии; отседова микроантропоморфизм интерпретаций; теза софиста Протагора «человек имеется мерка вещей» получает редуцированный нрав — «маленький человек имеется мерка вещей», «индивидуум имеется мерка вещей». Этот малый гуманизм решительно различает либеральное миропонимание и от негуманистических концепций(характерных обычных сообществам)и от наибольшего гуманизма коммунистов;
— просвещенческая теория однонаправленного прогресса, линейного механического времени, необратимого поступательного развития;
— цивилизованный, цивилизационный и народнохозяйственный расизм Запада, выступающей под видом «универсализма» и «общечеловеческих ценностей»; это наследие католического осмысливания ойкумены, отождествляемой со «всем миром», однако откуда были исключены не лишь нехристианские народы, однако и Православный Восток;
— специфичный англосаксонский мессианизм, в котором протестантская этика хозяйства(империализм), наделена религиозным, сотериологическим ролью;
— понятие о техносфере как о самодовлеющей ценности;
Все эти составляющие складываются в оконченную интерпретационную модель, дозволяющую либералам со всем базой сообщить ежели не о наступившем, то о наступающем «конце истории».
Малый гуманизм, возлежащий в базе обскурантистской сообразно собственной сути теории «прав человека», стал проговариваемым(либо подразумеваемым)стержнем современности, пронизывающим юридические, культурные, общественные, политические, экономические, хозяйственные сферы. Идеал «последнего человека» транслируется на тыщи ладов всеми обликами СМИ — при этом от самых концептуальных форм(философские проповеди либеральных теоретиков)по самых упрощенных — суггестивных стилизаций маркетинговых роликов и телевизионных заставок.
Факт падения социализма перед личиком рыночного строя является фактом большого гносеологического смысла. Стиль идет не о перевесе наиболее действенного распорядка над наименее действенным, стиль идет о выигрыше колоссального азигота о содержании «конца истории». Проигрыш коммунистической версии этого конца владеет необратимые последствия. Линейное время совсем одолевает повторяющееся. Запад опосля выигрыша прохладной борьбы делается единым полновластным централом геополитической власти. Падение Восточного блока подкрепляет в очах либералов конечную историческую правоту собственного пути. «Настоящие люди Запада одолели плохих архаиков Востока».
Англосаксонский мессианизм, сформировавший южноамериканское сообщество сообразно искусственному социально-экономическому шаблону, доказал в очах его сторонников свою непротиворечивость как Большой свободный опыт. Победа США над СССР, в таковой оптике, получает нрав «исполнения пророчеств», эсхатологически обещанное падение «империи зла»(Рональд Рейган). Технологическое формирование, и в особенности бросок в информационной инфраструктуре, в каком месте фаворитом снова же являются либеральные страны, дозволяет Западу надзирать и задавать исходные характеристики структуры техносферы. Это обеспечит материально-силовую помощь новейшей либеральной гегемонии.
Налицо все симптомы исполняющейся, сбывающейся эсхатологической утопии. Либеральной утопии.
Как и каждая утопия, как и любой миф, таковая концептуальная конструкция жаждет избежать критического разбора, апеллирует к эмоциональной, сублиминальной, суггестивной сфере. Жаждет предоставить себя за что-то само собой бесспорное, натуральное, безальтернативное, неминуемое. За то, чем она не является.
Задачка корректного ученого — пробойкотировать этот завораживающий и полностью тоталитарный заряд, и объективно узнать структуру либерального, в том числе и рыночного, мифа.
Готовых рецептов тут недостает. Историческая ситуация является беспрецедентной, неповторимой, и лишь хитросплетение суровой научной подготовки с эвристическими способами может вывести нас на позицию, с которой мы увидим во всем объеме настоящие очертания такого «прекрасного новейшего мира», который нам старательно навязывают инновационные проповедники рыночной либеральной Веры.
[Назад] [Заглавная]
..